Смуты в зоне турбулентности. Часть третья.

Во втором номере за 2016 г. журнала «Стратегическая стабильность», издаваемого Российской инженерной академией и Академией военных наук  опубликована статья моей дочери Александры «Смуты в зоне турбулентности».  С учетом того, что журнал, хотя и является открытым, но рассылается по спискам, и не имеет интернет-версии, публикую материал серией из четырех частей.

Смысловой ряд господство – власть – доминирование  прямо подводит ко второму ключевому концепту тезауруса. Война прочно и неразрывно связана с насилием.  Соответственно, мир – с отсутствием насилия и сотрудничеством, либо с конкуренцией. Насилие вместе с агрессией относятся к числу наиболее описанных и широко используемых концептов теоретического дискурса и практического языка. Достаточно сказать, что по данным поисковой выдачи Google Scholar  с начала XXI века только на английском языке опубликовано более 40 тыс. научных исследований и книг по вопросам насилия и агрессии и почти полмиллиона статей. При всем разнообразии позиций, как выяснил российский исследователь В.Красиков, мейнстримным является понимание насилия как «непосредственного, физического или психического противоборства, принуждающего взаимодействия, контакта между основными участникам, сшибки тел и воль. В нем в итоге противоборства физических или волевых сил устанавливаются отношения господства-подчинения, регулирующие жизнь общества».[1]

Исследования последних десятилетий убедительно подтвердили догадку К.Лоренца, что агрессия и насилие имеют тройную обусловленность: со стороны природы человека, как биологического существа, среды обитания в форме ценозов и, наконец, вследствие инвариантных законов существования и динамики социума[2].

Однако наиболее абстрактное определение насилия не может быть использовано в формируемом тезаурусе. В смуте, согласно данному выше пониманию, гораздо большую роль играет не физическое (хотя оно отнюдь не исключается), а информационное, психическое, идеальное насилие (строго говоря, наиболее общим термином является «идеальное», которое одновременно противостоит и дополняет «материальное», и потому включает в себя «психическое» и «информационное»)[3].

Идеальное насилие присутствует в любом человеческом обществе. Данные антропологических экспедиций и археологические находки, а также древнейшие письменные и квазиписьменные источники позволяют с высокой степенью вероятности полагать, что данный вид насилия имманентно присущ человеку, как разумному существу.  Впервые эту позицию высказал крупнейший советский мыслитель, антрополог и историк Б.Поршнев в книге о начале человеческой истории[4].  В работе он подробно остановился на ключевом значении для становления человеческого общества одного из видов идеального насилия – суггестии[5].

Наиболее полно на сегодняшний день феномен идеального насилия, а также конкретные его методы рассмотрел в своих фундаментальных работах С.П. Расторгуев.[6] В них он убедительно доказал, а главное, разработал методологию конструирования целой гаммы средств идеального  насилия, которые можно назвать «криптонасилием».  Формы  криптонасилия  различны и простираются от суггестии до обучения, от пропаганды до заботы об облегчении выбора субъектом (Надж) и т.п. Информационные и поведенческие войны, особенно в их  наиболее изощренных и продвинутых формах, также являются одними из феноменов криптонасилия.

Криптонасилие таким образом является ключевым способом взаимодействия в  смуте, но не исчерпывает ее содержание. Смута, наряду с криптонасилием, на периферии может проходить в форме сотрудничества и взаимопомощи, и одновременно, но в других контурах и сегментах, в виде  конфликтов с использованием военной силы. Используя терминологию Лотфи Заде, смута в формальном смысле представляет собой максимально нечеткий или «пушистый» конфликт[7].

Введение концепта смуты и криптонасилия позволяет, к примеру, конкретизировать взаимоотношения между военными и невоенными методами разрешения межгосударственных конфликтов. По-прежнему подавляющая часть и теоретиков и практиков рассматривает невоенные методы либо как вспомогательные по отношению к военным, либо как их замену, где отсутствует насильственный компонент. Последняя точка зрения наиболее ярко представлена в цикле работ Дж.На[8]я. Между тем, криптонасилие, как говорят физики, симметрично материальному, а поэтому может иметь столь же разрушительные последствия. Иными словами, в одних конфликтах высшей формой разрушения может быть материальное насилие, т.е. традиционные военные действия, а в смутах – криптонасилие. Однако, понимание смуты как особого состояния динамики, где противоборствующие стороны, как основной вид принуждения использует криптонасилие, а как вспомогательный – военное насилие (либо вообще не использует его), недостаточно для разработки инструментальной теории смуты.

В тезаурус необходимо включить концепт, характеризующий участников смуты. В соответствии с общепринятой точкой зрения, борются, противодействуют, осуществляют агрессию именно люди, организованные в различного рода структуры, действующие в рамках определенных объективных законов. Традиционные аналитики при рассмотрении в качестве  сторон конфликтов государств или различного рода неформальных институтов – от банд до сект, –  конечном счете всегда рассматривают действия и замыслы руководителей  тех или иных уровней, людских масс и обеспечивающей конфликт инфраструктуры, оружия и других ресурсов. Это справедливая, но не единственная точка зрения. Практики, чьим ремеслом являются конфликты, зачастую мыслят и действуют иначе. По этой причине развитые и эффективные научные дисциплины, такие, как теория игр, теория конфликтов, теория операций нашли лишь ограниченное применение в реальности, и в значительной мере остаются предметом теоретических построений.

Главная причина видится в том, что  сложившийся со времен Нового времени научный язык  носит преимущественно аналитический характер. Соответственно науке сложно работать с целостными объектами. Детально и доказательно это продемонстрировали Г.А.Смирнов в книге «Логика целостности»[9] и И.З.Цехмистро в книге  «Холистическая философия науки»[10].

То, что то или иное явление не является предметом научного изучения, ни в коей мере не означает отсутствия реальности данного явления. Тем более, наиболее проницательные мыслители смогли распознать наличие в истории особых объектов, демонстрирующих поведение. По праву первенство в открытии такого рода сущностей принадлежит Томасу Гоббсу.  Едва ли не самая знаменитая его работа называется «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского»[11]. В книге, произведшей огромное впечатление на современников, и до сих пор оказывающей серьезное влияние на общественную мысль, сам по себе Левиафан был упомянут всего четыре раза. Даже в эти считанные разы Гоббс не пускается в подробности, не снисходит до описания деталей, не приводит источников, которые могли бы дать знания о Левиафане.

При этом в первом издании, на обложке размещен сложный рисунок с привлекающей внимание читателя надписью на латыни «Нет на земле власти, которая бы сравнилась с ним». Это цитата из библейской Книги Иова, и эти слова относятся к Левиафану. Во введении Гоббс пишет: «Как Бог сотворил своим искусством природу, так и человек в своем подражании как ремесленник, как искусник создает этого великого Левиафана, который называется государством». По ходу книги становится понятно, что у Левиафана есть свои собственные интересы, не сводимые не только к интересам населения, но и к интересам возглавляющего государство суверена. Левиафан у Гоббса – это некоторая машина, а точнее организм, который не равен ни народу (людям, которые его населяют), ни князю, королю или иному правителю. Левиафан имеет свои интересы и действует по-своему, вне зависимости от народа и князя.

В XIX веке мысли Т.Гоббса подхватил и переработал в совершенно ином контексте Г.Гегель. В своей основополагающей «Феноменологии духа» он рассмотрел государство, церковь, армию как особые сущности, «воплощающие «мировой дух» в его развитии и становлении»[12]. Иными словами, Г.Гегель наделял определенные структуры свободой воли, которая собственно и является поведением. В конечном счете, поведение отличается от инстинкта тем, что объект, обладающий особого рода активностью способен действовать не по одной жестко заданной программе, а как минимум, менять их сообразно обстоятельствам.

Иногда в этот же ряд включается выдающийся российский писатель, мистик и мыслитель Даниил Андреев с его «эгрегорами». Однако представляется, что данная точка зрения неверна.  Д.Андреев не занимался научным познанием. Да и литературой его книги можно признать с натяжкой. Он был визионером. Визионерство лежит за пределами науки и искусства и предполагает особый способ постижения мира и  общения с другими людьми.  Визионер не нуждается в доказательствах, волен в определениях и не ставит перед собой задачи какого-либо инструментального использования открытой или открывшейся ему мысли, концепции, образа.  Обратимся к определению эгрегора. «Под эгрегорами понимаются иноматериальные образования, возникающие из некоторых психических выделений человечества над большими коллективами. Эгрегоры лишены духовных монад, но обладают временно сконцентрированным волевым зарядом и эквивалентом сознательности. Свой эгрегор имеет любое государство, даже Люксембург»[13].

Использовать данное определение, что ныне делается к месту и не к месту всеми: от социологов до эзотериков, можно без особого труда. Однако применить его как конструкт для разработки инструментальных методов, невозможно. Надо отметить, что визионерскую традицию Д.Андреева уже в конце прошлого – начале нынешнего веков поддержали несколько коллективов. Из них наиболее заметной стала группа Имперского Генерального штаба с теорией информационных объектов[14].

---

[1] В.И.Красиков, Насилие в эволюции, истории и современном обществе, Водолей, М.: 2010

[2] Daniel J. Flannery, Alexander T. Vazsonyi, Irwin D. Waldman The Cambridge Handbook of Violent Behavior and Aggression (Cambridge Handbooks in Psychology), Cambridge University Press; 2007

[3] Эвальд Васильевич Ильенков, Сборник, М.: Российская политическая энциклопедия, 2009

[4] Поршнев Б.Ф., О начале человеческой истории (проблемы палеопсихологии), М.: URSS, 2007

[5] Субботина Н.Д., Суггестия и контрсуггестия в обществе, М.: URSS, 2014

[6] Например, Расторгуев С.П., Информационная война. Проблемы и модели. Экзистенциальная математика, М.: URSS, 2006

Расторгуев С.П., Чибисов В.Н., Цель как криптограмма: Криптоанализ синтетических целей, М.: Яхтсмен, 1996

[7] Орлов А.И., Луценко Е.В. Системная нечеткая интервальная математика, Краснодар, КубГАУ. 2014

[8] Joseph S. Nye Jr, Is the American Century Over, Polity;  2015

[9] Смирнов Г.А., Логика целостности: Формирование интегративных структур информационного пространства, М.: URSS, 2013

[10] Цехмистро И.З., Холистическая философия науки, URSS, 2002

[11] Томас Гоббс, Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского, М.: Мысль, 2000

[12] Георг Вильгельм Фридрих Гегель, Феноменология духа. Философия истории, М.: Эксмо, 2007

[13] Даниил Андреев, Роза Мира, М.: Эксмо, 2006

[14] https://traditio.wiki/%D0%A2%D0%B5%D0%BE%D1%80%D0%B8%D1%8F_%D0%B8%D0%BD%D1%84%D0%BE%D1%80%D0%BC%D0%B0%D1%86%D0%B8%D0%BE%D0%BD%D0%BD%D1%8B%D1%85_%D0%BE%D0%B1%D1%8A%D0%B5%D0%BA%D1%82%D0%BE%D0%B2