“ПЕРО” И “МЕЧ”: Информационные войны как новый инструментарий политики, бизнеса, военного дела и государственного управления Продолжение. Часть VI, Завершающая.

Завершая публикацию глав из книги ведущего медиатеоретика и специалиста по информационным войнам и медиакоммуникациям Г.Почепцова, хочу обрадовать русскоязычных читателей, что после более чем десятилетнего перерыва, с 2015 года в издательстве «Алгоритм» будут выходить новые, уже написанные и подготовленные к печати книги Георгия Георгиевича Почепцова.

Г.Почепцов

МЕНТАЛЬНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ В ИСТОРИИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Трансформации социальных систем базируются на трансформациях мышления. Христианство, например, в результате своего продвижения от катакомбной к доминирующей религии меняет миропорядок, благодаря пришедшим с ним новыми смыслами. М. Горбачев также не зря говорил о «новом мышлении», поскольку в период перестройки необходимо было делать кардинальный ментальный сдвиг в массовом сознании.

Эта же проблема смены ментальности стоит в основе информационных войн и операций. И сегодня это понимание пришло не только к американским исследователям, с которых данный подход начался (см., например, [1]), но и ко всем остальным. Сегодня все согласны с тем, что «главная цель новый информационных войн – это не всегда овладение территорией и даже ресурсами, а изменение ментальности объекта атаки в выгодном агрессору направлении» [2].

Постоянно ищется источник таких изменений в истории человечества. С. Переслегин видит возникновение нового мира под влиянием работ Ф. Бэкона [3]. Е. Островский не  прогнозирует существенных изменений в России до того, как не возникнет новая субъектность [4]. Это будут люди, которые по-иному смогут увидеть себя в этом мире. А на это в свою очередь потребуется 20-30 лет.

И. Панарин также видит проблему России в том, что ею управляют выходцы из проигравшей команды [5]: “На самом деле проиграли две структуры эту стратегическую игру. Это КГБ СССР и ЦК КПСС. И проблема нашей современной России, что большинство политической элиты и олигархов, кстати говоря, действующих – они выходцы из этого слоя, они выходцы из стратегических проигравших штабов. И они не могут объективно выйти за пределы действия этих штабов, хотя сегодня у нас либеральная и рыночная экономика».

Новые возможности приходят также с новыми технологиями. Примеры применения этих технологий теперь очень многочисленны: от сапатисткого восстания в Мексике до украинской оранжевой революции [6 -10]. Все это модели ухода от контроля со стороны государства. С другой стороны, в информация в этом случае выступает как структурный базис иной по отношению к государству структуре, на базе которой может выстраиваться альтернативная структурная единица.

Дж. Арквилла именно в этом аспекте выделял два типа понимания информации: процессный и структурный. Процессный – это привычная нам форма информации в виде того, что передается. Структурный подход задает информацию как базис, на которой строится организация. Вот какие аспекты в этом случае становятся главными [11, р. 446]: «структурный взгляд обращает внимание на ценности, цели и принципы, которыми обладает организация». По этой причине речь идет о знаниях, а не о фактах, поскольку факты не могут определять суть структуры.

Кстати, это может стать одним из ответов на поворот в США к концепции «охраняемой открытости» от концепции открытости, которая была главной в период холодной войны с Советским Союзом [12 – 13]. Получается, что в тот исторический период ориентация на открытость несла победа, сегодня этого уже нельзя утверждать. 11 сентября принципиально поменяло и этот аспект.

Сегодня в свои права вступила так называемая экономика знаний, соответственно, на первое место выходит менеджмент знаний. В истории этой сферы вполне возможно имя Ф. Бэкона.  В «Новой Атлантиде», например, он рассматривает производство знаний как определенную технологию [14]. Ф. Бэкон трактуется как создатель новой теории обучения [15]. Он создает научный  индуктивный метод порождения знаний, ограничивающий теоретизирование в пользу опору на факты [16, с. 148]. То есть возникает парадигма порождения знаний, которая соответствует всем современным требованиям объективности, что лежит в основе сегодняшней науки.

Сократ также был создателем нового инструментария по порождению знания в виде майевтики, определенного вопросно-ответного метода. Ф. Кессиди пишет [17, с. 62]: «искусство задавать вопросы Сократ рассматривал как средство, с помощью которого можно содействовать «рождению» истины в голове у собеседника, помогать ему «разрешиться» от бремени мыслей, раскрывая его творческие способности. Это вопросно-ответное (диалектическое) искусство он сравнивал с повивальным искусством своей матери Фенареты и в шутку называл «майевтикой» (от греческого – помогать при родах)..

Смены человеческой ментальности вели к существенным прорывам в развитии человечества. Американский экономист Г. Кларк увидел британскую индустриальную революцию под несколько парадоксальным углом зрения, отталкиваясь от идеи Дж. Даймонда, что покоится а возросшем сопротивлении болезням [18]. Рост населения привел к тому, что англичане в 1790 г. даже ели меньше калорий, чем люди прошлого. Но затем внезапно меняются ценноти среднего класса, что могло произойти генетически или культурно.

Среднее потребление в это время оценивалось в 2,322 калории в день, причем бедные получали 1,508 калорий. В то же время прошлые общества имели 2,300 калорий и более. Все это позволило Г. Кларку заявить: «Примитивные люди ели лучше, сравнивая с одним из богатых обществ мира в 1800 году» [19]. Г. Кларк построил свое исследование на изучении завещаний. Он приходит к выводу, что внезапно трансформировались ценности среднего класса, поскольку он стал ориентироваться на труд, а не на отдых. После индустриальной революции разрыв между богатыми и бедными стал возрастать: в 1800 году он составлял 4 к 1, сегодня и более того – 50 к 1. Богатые стали жить дольше, у них было больше детей, они перестали убивать друг друга на дуэлях, поэтому модель именно их жизни получила наибольшее распространение.

Отвечая своим критикам, которые упрекают его, что он уделил внимание индустриальной революции и не уделил революции неолитической, Г. Кларк говорит, что более важной была иная революция, в рамках которой произошел переход к приведению насилия в более централизованный и ограниченный вид [20]. Ведь до нее успех и богатство человека зависели не от умений  в производстве или инновациях, а от успеха в войне.

Уже неолитическая революция, представлявшая переход к устойчивому земледелию, предоставила успех новому типажу – тому, кто имел терпение дождаться большего потребления в будущем, тому, кто мог работать  долгими часами, тому, кто мог рассчитать в длительной перспективе, какая земля может дать какой урожай, что к ней следует применить [21]. Как считает Г. Кларк, за долгий аграрный период, ведущий к индустриальной революции. человек стал более адаптированным к современным экономическим условиям.  Аграрное общество сделало работу более простой и более складывающейся из повторяющихся видов.

Результатом роста богатства в период после индустриальной революции Г. Кларк считает вложения не в физический капитал, а в капитал знаний, который дал прирост в 50-70% роста, физический капитал дал 30-50% оставшихся процентов [22]. В семье произошел сдвиг – она переключилась на меньшее число детей, но зато получающих лучшее образование. Г. Кларк также попытался доказать правильность своей гипотезы о выживаемости богатых на основании распространенности их фамилий [23]. То есть в результате, как это ни парадоксально, должна была меняться и генетическая составляющая населения Англии, поскольку процессы выживаемости работали на одних и против других.

Если же посмотреть на все это с точки зрения информационно-коммуникативных технологий, то можно прийти к достаточно простому выводу. В результате появляется потребность в знаниях, в передаче знаний, поскольку это становилось путем к богатству и успеху в отличие о тех умений, которые были путем к успеху в прошлом..

Мы можем увидеть следующий тип смены ментальности

Тип революции	Смена ментальности
Неолитическая революция	Терпение, расчет
Социальная революция	Отказ от насилия
Индустриальная революция	Знания. работа

В результате последней смены когнитивной матрицы и возникают фабрики, где есть часы работы и часы отдыха, чего не имел сельский труженик. Возникает специализация в отличие от мастера на все руки в прошлом. Идея фабрики как нового типа пространства с новыми правилами внутри также является результатом этих ментальных изменений.

При этом мы имеем и более общую смену, связанную с изменением доминирующего типа коммуникации:

Коммуникативная среда	Социальные принципы
Устная среда	Ритуал, традиция
Печатная среда	Инновация, знания
Электронная среда	Разрушение старых знаний и умений с заменой их на формирующиеся

Но во многом изменение коммуникативной среды является комплексным феноменом, где оказываются задействованными все виды параметров. мы можем представить этот переход в следующем виде:

Этап первый. Традиционное общество, живет в стабильной среде, даже время циклично Этап второй. Увеличивается динамика и нестабильность за счет самого человека, который создает инновации Этап третий. Возрастание уже не внутренне инициированной, а внешне инициируемой нестабильности. Выживание реализуется за счет множественности моделей решений и ниш

Когнитивные аргументы лежат в основе отбора целей современными террористами. Рассуждая об атаке на Мумбаи, известный эксперт Б. Дженкинс перечисляет факторы отбора целей у террористов [24]. Среди них на первом месте оказались цели, имеющие символическую или эмоциональную ценность. То есть те цели, которые окажут наибольшее воздействие в разрушении не столько физического, сколько когнитивного пространства.

Системы переработки, создания  и хранения знаний, которые мы имеем сегодня, также являются результатом долгого процесса поиска. Университеты, к примеру, не были в прошлом связаны с местом. Это набор людей (профессоров и студентов), занятых процессом обучения [15]. То есть процесс передачи знаний, а не кампус был определяющим для фиксации понятия университет.

Первая александрийская библиотека возникает не сама по себе, а как дополнение к мусейону – центру литературных и научных исследований, сотрудники которого находились на полном государственном обеспечении [25]. В библиотеке тексты копировались и классифицировались. А также переводились, то есть это тоже было элементом унификации знаний. И именно тогда и там был сделан перевод Ветхого Завета на греческий язык, что имело наибольшие последствия в последующем времени.

Софисты учили своих клиентов умению говорить. То есть вот где лежала причина одной из первых информационных технологий. Следовало было перейти от бытового говорения, которым владеют все, к умению защищать себя в суде, отражать любые аргументы.

Исторически риторика возникает в контексте правления двух тиранов, которые отобрали у граждан их имущество. После свержения тиранов имущество можно было вернуть через суд [25]. Отсутствие адвокатов потребовало личного обращения  в суд и личной защиты своих прав. То есть возникновение риторики является результатом первоначальной определенной негативной трансформации социального устройства. Затем потребовалось восстановление нарушенного баланса с помощью вербальных средств.

Сегодняшняя риторика принимает уже более многообразные формы [26 – 30]. Но все сохраняется этот главный импульс перехода от трансформации информационного или виртуального пространства к трансформации пространства физического.

Кстати, интенсивные изменения информационного или виртуального пространства ведут на следующем шаге к интенсивным изменениям физического пространства. То есть война как конфликт в физическом пространстве начинается после конфликта в пространстве информационном, что фиксируется, например, с помощью контент-анализа. Или другой пример: захват вершин (горных, стратосферы) советского периода базировался на предварительном интенсиве виртуальном, когда “ковалась” новая ментальность.

Получается, что мы можем вести историю информационной борьбы от такой родоначальницы, как риторика. Они совпадают как по целям, так и по инструментарию, который лежит в  области создания такого рода вербальных сообщений, которые призваны дать невербальный результат.

При этом интересно, что в области информационной борьбы  всегда делается несимметричный акцент на том, кто эту борьбу ведет (инициирует) (см., например, [31]). Это всегда нехороший противник. Свою сторону никто не рассматривает как однотипный источник агрессивных информационных или военных действий. Это касается не только азербайджано-армянского конфликта, но и российско -украинского (грузинского, латвийского, эстонского, литовского). «Мы» всегда защищаемся, «они» всегда нападают.

Информация и знания призваны поменять ситуацию в ту или иную сторону. Для достижения этого происходит определенная гиперболизация ситуации, которая придает ей более художественный по воздействию характер. В спектре «сакральный – демонический», в котором происходит выбор интерпретаций происходящего, «наши» действия стремятся к сакрализации, в то время как действия противника демонизируются.

С. Кургинян задает ряд вопросов, на которые нет ответа. Но, может, именно поэтому эти вопросы и интересны.  Он говорит о том, что мы не смогли пока осмыслить ни развал Советского Союза, ни личность Сталина, который по своей сути либо должен был достроить коммунизм. либо предложить новую идеологию.

Реально последующая десталинизация носила достаточно невнятный характер. И далее [32]: «Зачем нужно было – уже после окончания “оттепели” – в почвенническом журнале “Москва” публиковать “Мастера и Маргариту” Булгакова? С кем был Суслов, без разрешения которого этого не могло бы произойти? Кем он был? Если к власти после Хрущева пришли сталинисты, “советские консерваторы”, для чего им нужен был антикоммунистический роман? Если власть оказалась в руках “тайной православной элиты”, зачем ей понадобилась книга, которую господин Бэлза назвал самым великим гностическим романом XX века?».

Свой ответ на ряд подобных вопросов он строит в аспекте определенного сговора элит – западной и советской: «Смысл заключается в том, что уже тогда были налажены отношения между группами элиты у нас в стране и в Соединенных Штатах. Об этом в своей книге “Мосты в будущее” писал Джермен Гвишиани. Что именно произошло, точно сказать не может никто. Но говорят, например, что была достигнута договоренность об остановке стратегических работ в космосе. Были свернуты другие большие проекты – под предлогом уменьшения индустриальной нагрузки на экосистему».

Во всех этих процессах он увидел сознательный акцент на смене парадигмы. «Представьте себе, где бы мы сейчас были, если бы сконцентрировали ресурсы и разработали, и реализовали 10–12 прорывных программ? И где были бы американцы? Но было ясно, что это возможно лишь в том случае, если в СССР установится диктатура развития. А этот вопрос был “снят” благодаря критикам сталинизма. Затем затеяли бессмысленную “борьбу с коррупцией”, следом за ней – “демократизацию”. А потом все “грохнулось”, и на территории бывшего СССР начался регресс». Последние термины, как раз и обозначают этапы борьбы за смену ментальности, которая прошла по территории бывшего СССР.

Мы все знаем, что СССР был остановлен с помощью самого СССР. Но, как видим, эти процессы начались задолго до появления М. Горбачева. С Горбачевым пришло только завершение этого процесса, оформившее его невозвратный характер. То есть Советский Союз загонялся в “воронку”, из которой у него уже не было достойного выхода.

Правда, у С. Переслегина есть и другое объяснение остановки космической гонки [3, с. 409]: «Наибольшую проблему для развертывания перспективных космических исследований представляет не столько их чудовищная стоимость, сколько предельная незрелищность. Полет к Марсу продолжается слишком долго, чтобы публика, воспитанная клиповой культурой, могла удержать его в своем внимании. Поэтому такой полет не представляет интереса для средств массовой информации, а значит, с точки зрения эпохи посттоталитарных демократий не существует: no PR – no subject». Такое объяснение, несомненно, имеет право на существование. Тем более, что оно переводит аргументы в более системную плоскость.

По большому счету возможность воздействия должна опираться на будущие представления массового сознания, на те изменения, которые только намечаются, то есть на те ментальные сдвиги, которые будут осуществлены в будущем. Особенно это касается политических технологий. Эти ментальные сдвиги сегодня проскальзывают в социологии, когда в ней идет поиск именно под таким углом зрения [33]. А также особый интерес должны представлять область поиска в интернете, поскольку она в ряде случаев может четче отражать, что именно на данный момент думают люди [34]. То есть перспективы лежат не в исследовании прошлого и даже настоящего, а именно будущего, поскольку это задает более точную направленность поиска.

Литература

1. Szafranski R. Neocortical warfare? Tha acme of skill // In Athena’s camp. Preparing for conflict in the information age. Ed. by A. Arquilla, D. Ronfeldt. – Santa Monica, 1997
2. Сагателян А. К вопросу о проблемных аспектах информационной политики государства // www.noravank.am/ru/?page=analitics&nid=140
3. Переслегин С. Самоучитель игры на мировой шахматной доске. – М. – СПб., 2005
4. Островский Е. Наследование как способ жизни. Стратегия как работа над ошибками // www.soob.ru/n/2008/0/concept/1
5. Панарин И. Стратегические игры на ближних подступах // panarin.com/comment/1111
6. Ronfeldt D. a.o. The Zapatista social netwar in Mexico. – Santa Monica, 1998
7. Goldstein J. The role of digital networked technologies in the Ukrainian Orange revolution. – Cambridge, 2007 / Working paper. Berkman Center for Internet & Society Research
8. Гольдстейн Й. Роль цифровых коммуникационных сетей на украинскую Oранжевую революцию //cyber.law.harvard.edu/sites/cyber.law.harvard.edu/files/Russian%20Translation-Orange%20Revolution.pdf
9. Kyj M.J. Internet use in Ukraine’s Orange revolution. – Chester, 2005 / Indiana University. Kelley School of Business
10. Faris R., Etling B. Smart mob: the promise and limitations of the Internet for democracy. – The Fletcher Forum of World Affairs. – 2008. – Summer
11. Arquilla J., Ronfeldt D. Looking ahead: preparing for information-age conflict // In Athena’s camp. Preparing for conflict in the information age. Ed. by A. Arquilla, D. Ronfeldt. – Santa Monica, 1997
12. Arquilla J., Ronfeldt D. Information, power, and grand strategy: in Athena’s camp – section 2 // In Athena’s camp. Preparing for conflict in the information age. Ed. by A. Arquilla, D. Ronfeldt. – Santa Monica, 1997
13. Arquilla J., Ronfeldt D. The emergence of noopolitik. Toward an American information strategy. – Santa Monica, 1999
14. Бэкон Ф. Новая Атлантида // Бэкон Ф. Соч. В 2-х тт. – Т. 2. – М., 1978
15. Rayward W.B. Francis Bacon’s natural history and problems of the communication of scientific knowledge //people.lis.uiuc.edu/~wrayward/BaconSCARLID.pdf
16. McNeely I.F., Wolverton L. Reinventing knowledge. From Alexandria to the Internet. – New York – London, 2008
17. Кессиди Ф.Х. Сократ. – М., 1988
18. Keim B. A genetic explanation for the industrial revolution //blog.wired.com/wiredscience/2007/08/a-genetic-expla.html
19. Wade N. In dusty archives, a theory of affluence // New York Times. – 2007. – August 7
20. Clark G. In defense of the Malthusian interpretation of history // www.econ.ucdavis.edu/faculty/gclark/Farewell%20to%20Alms/EREH%20response%20-%20revised.pdf
21. Clark G. Genetically capitalist? The Malthusian era, institutions and the formation of modern preferences  // www.econ.ucdavis.edu/faculty/gclark/papers/Capitalism%20Genes.pdf
22. Clark G. The great escape: the industrial revolution in theory and history // www.econ.ucdavis.edu/faculty/gclark/papers/IR2003.pdf
23. Clark G. The indicted and the wealthy: surnames, reproductive success, genetic selection and // www.econ.ucdavis.edu/faculty/gclark/Farewell%20to%20Alms/Clark%20-Surnames.pdf
24. Jenkins B.M. Mumbai’s terrifying logic // www.rand.org/commentary/2008/12/09/UPI.html?ref=homepage&key=t_taj_hotel
25. Куле К. СМИ в Древней Греции. – М., 2004
26. Михальская А.К. Русский Сократ. Лекции по сравнительно-исторической риторике.  – М., 1996
27. Бушев А.Б. Неориторические исследования //credonew.ru/content/view/530/31/
28. Чудинов А.П. Политическая лингвистика. – М., 2007
29. Будаев Э.В., Чудинов А.П. Зарубежная политическая лингвистика. – М., 2008
30. Рождественский Ю.В. Теория риторики. – М., 1997
31. Мовсисян С. Азербайджанские СМИ: технологии информационных действий // www.noravank.am/ru/?page=analitics&nid=1302
32. Кургинян С. «2014 г. наступит завтра». Интервью //www.kurginyan.ru/publ.shtml?cmd=art&theme=10&auth=&id=2101
33. Zogby J. The way we’ll be. The Zogby report on the transformation of the American dream. – New York, 2008
34. Tancer B. Click. What millions of people are doing online and why it matters. – New York, 2008